Неточные совпадения
Когда я проснулся, на дворе уж было темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук, — и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за
рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали
огни в строеньях крепости и слободки. На дворе у нас все было тихо, в доме княгини было темно.
Река то, верная своим высоким берегам, давала вместе с ними углы и колена по всему пространству, то иногда уходила от них прочь, в луга, затем, чтобы, извившись там в несколько извивов, блеснуть, как
огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берез, осин и ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровожденье мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся за нею на всяком повороте.
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за
рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий. В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою
рекою.
Она глядит — и сердце в ней
Забилось чаще и сильней.
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся
реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел
огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит, как на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Он был окрашен в коричневый цвет, казался железным, а отражения его
огней вонзались в
реку, точно зубья бороны, и было чудесно видеть, что эти огненные зубья, бороздя воду, не гаснут в ней.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а
река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых
огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с
реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
Надвигалась гроза. Черная туча покрыла все вокруг непроницаемой тенью.
Река исчезла, и только в одном месте
огонь из окна дачи Телепневой освещал густую воду.
Дождь вдруг перестал мыть окно, в небо золотым мячом выкатилась луна;
огни станций и фабрик стали скромнее, побледнели, стекло окна казалось обрызганным каплями ртути. По земле скользили избы деревень, точно барки по
реке.
Особенно укрепила его в этом странная сцена в городском саду. Он сидел с Лидией на скамье в аллее старых лип; косматое солнце спускалось в хаос синеватых туч, разжигая их тяжелую пышность багровым
огнем. На
реке колебались красновато-медные отсветы, краснел дым фабрики за
рекой, ярко разгорались алым золотом стекла киоска, в котором продавали мороженое. Осенний, грустный холодок ласкал щеки Самгина.
Быстро темнело. В синеве, над
рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились в темной воде масляными каплями. На даче Алины зажгли
огни в двух окнах, из
реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
Все молчали, глядя на
реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение
огня на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна
реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
При морозе идти против ветра очень трудно. Мы часто останавливались и грелись у
огня. В результате за целый день нам удалось пройти не более 10 км. Заночевали мы в том месте, где
река разбивается сразу на три протоки. Вследствие ветреной погоды в палатке было дымно. Это принудило нас рано лечь спать.
Геология Такунчи такова: около устья
река подмывает высокую террасу, основание которой слагается из красивых глинистых сланцев с тонкими прослойками серых песчаников. Немного выше с правой стороны видны обнажения весьма древних конгломератов, которые имеют такой вид, как будто они побывали в
огне. Далее, с левой стороны, идет акмуровидный гранит с плитняковой отдельностью, а выше — опять глинистые сланцы с весьма интенсивной складчатостью.
Ночевка в лесу без
огня в прошлом году на
реке Арзамасовке не послужила мне уроком: я опять не захватил с собой спичек.
Долго мы сидели у
огня и сушились, а погода бушевала все неистовее, шум
реки становился все сильнее.
Люди двигались около
огня и казались длинными привидениями. Они тянулись куда-то кверху, потом вдруг сокращались и припадали к земле. Я спросил Захарова, не проплывало ли мимо что-нибудь по
реке. Он ответил отрицательно.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел из воды на берег и сильно встряхивался. В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы стали спиной к
огню и старались рассмотреть, что делается на
реке, но туман был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не было видно.
Было еще темно, когда я почувствовал, что меня кто-то трясет за плечо. Я проснулся. В юрте ярко горел
огонь. Удэгейцы уже приготовились; задержка была только за мной. Я быстро оделся, сунул два сухаря в карман и вышел на берег
реки.
За
рекой все еще бушевало пламя. По небу вместе с дымом летели тучи искр.
Огонь шел все дальше и дальше. Одни деревья горели скорее, другие — медленнее. Я видел, как через
реку перебрел кабан, затем переплыл большой полоз Шренка; как сумасшедшая, от одного дерева к другому носилась желна, и, не умолкая, кричала кедровка. Я вторил ей своими стонами. Наконец стало смеркаться.
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что в своей жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без
огня. Никто не знал, куда он уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На
реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
С левой стороны высилась скалистая сопка. К
реке она подходила отвесными обрывами. Здесь мы нашли небольшое углубление вроде пещеры и развели в нем костер. Дерсу повесил над
огнем котелок и вскипятил воду. Затем он достал из своей котомки кусок изюбровой кожи, опалил ее на
огне и стал ножом мелко крошить, как лапшу. Когда кожа была изрезана, он высыпал ее в котелок и долго варил. Затем он обратился ко всем со следующими словами...
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до
реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел
огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
Китаец Че Фан. — Притоки
реки Арзамасовки. — Пещеры. — Птицы. — Древесные и кустарниковые породы в лесу. — Охота на кабанов. — Заблудился. — Дождь. — Опасное положение. — Услуга, оказанная Лешим. — Тропа. —
Огонь. — Чужой бивак. — Мурзин. — Возвращение
Когда я возвращался назад, уже смеркалось. Вода в
реке казалась черной, и на спокойной поверхности ее отражались пламя костра и мигающие на небе звезды. Около
огня сидели стрелки: один что-то рассказывал, другие смеялись.
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые фигуры корейцев. Внизу, у самой
реки, горел
огонь. Это был наш бивак.
Стрелки недолго сидели у
огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил
реку Лефу, когда он впервые пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и слушал его рассказы.
В одном месте
река делала изгиб, русло ее проходило у противоположного берега, а с нашей стороны вытянулась длинная коса. На ней мы и расположились биваком; палатку поставили у края берегового обрыва лицом к
реке и спиною к лесу, а впереди развели большой
огонь.
Первые проблески его детских воспоминаний были:
река, шалаш,
огонь, отец, мать и сестренка.
Свет от костров отражался по
реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри
огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Я погрелся у
огня и хотел уже было пойти назад в юрту, но в это время увидел в стороне, около
реки, отсвет другого костра.
Около
реки мы нашли еще одну пустую юрту. Казаки и Бочкарев устроились в ней, а китайцам пришлось спать снаружи, около
огня. Дерсу сначала хотел было поместиться вместе с ними, но, увидев, что они заготовляли дрова, не разбирая, какие попадались под руку, решил спать отдельно.
Музыка по-прежнему долетала до нас, звуки ее казались слаще и нежнее;
огни зажглись в городе и над
рекою.
Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистый березник; налево сплошной частый лес больших сосен и елей с сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под горой,
река; полыньи и проруби обсажены ельником. За
рекой Берендеев посад, столица царя Берендея; дворцы, дома, избы, все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой; в окнах
огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат петухи.
Другой такой
реки и в Расее с
огнем не сыщешь.
Полуянов ничего не ответил, продолжая хмуриться. Видимо, он был не в духе, и присутствие Харитины его раздражало, хотя он сам же потащил ее. Он точно сердился даже на
реку, на которую смотрел из-под руки с каким-то озлоблением. Под солнечными лучами гладкое плесо точно горело в
огне.
Река Дуйка, всегда убогая, грязная, с лысыми берегами, а теперь украшенная по обе стороны разноцветными фонарями и бенгальскими
огнями, которые отражались в ней, была на этот раз красива, даже величественна, но и смешна, как кухаркина дочь, на которую для примерки надели барышнино платье.
Не входя в рассуждение о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жниву, я скажу только, что палы в темную ночь представляют великолепную картину: в разных местах то стены, то
реки, то ручьи
огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам.
Огонь, бежавший широкой
рекою, разливая кругом яркий свет и заревом отражаясь на темном небе, вдруг начинает разбегаться маленькими ручейками; это значит, что он встретил поверхность земли, местами сырую, и перебирается по сухим верхушкам травы;
огонь слабеет ежеминутно, почти потухает, кое-где перепрыгивая звездочками, мрак одевает окрестность… но одна звездочка перескочила на сухую залежь, и мгновенно расстилается широкое пламя, опять озарены окрестные места, и снова багряное зарево отражается на темном небе.
Разгребая снег, мы нашли под ним много сухой травы и принялись ее резать ножами. В одном месте, ближе к
реке, виднелся сугроб в рост человека. Я подошел к нему и ткнул палкой. Она уперлась во что-то упругое, я тронул в другом месте и почувствовал то же упругое сопротивление. Тогда я снял лыжу и стал разгребать снежный сугроб. При свете
огня показалось что-то темное.
Кто бы мне дал источник слез,
Я плакал бы и день и нощь.
Рыдал бы я о грехах своих.
Проливал бы я слезы от очию.
Реки,
реки эдемские,
Погасите
огни геенские!
Катались на лодках по Днепру, варили на той стороне
реки, в густом горько-пахучем лозняке, полевую кашу, купались мужчины и женщины поочередно — в быстрой теплой воде, пили домашнюю запеканку, пели звучные малороссийские песни и вернулись в город только поздним вечером, когда темная бегучая широкая
река так жутко и весело плескалась о борта их лодок, играя отражениями звезд, серебряными зыбкими дорожками от электрических фонарей и кланяющимися
огнями баканов.
— Знаете, иногда такое живет в сердце, — удивительное! Кажется, везде, куда ты ни придешь, — товарищи, все горят одним
огнем, все веселые, добрые, славные. Без слов друг друга понимают… Живут все хором, а каждое сердце поет свою песню. Все песни, как ручьи, бегут — льются в одну
реку, и течет
река широко и свободно в море светлых радостей новой жизни.
Вопиют грешники и грешницы ко господу:"Господи, избавь нас от
реки огненной, от
реки огненной, муки вековечныя, от скрежета ужасного зубовного и от тьмы несветимыя! господи! не вели палить наших лиц огню-жупелу, остуди наши гортани росою небесною!
Вечер пришел, я и вышел, сел на крутом берегу над речкою, а за
рекою весь дом
огнями горит, светится, и праздник идет; гости гуляют, и музыка гремит, далеко слышно.
Я убежал на корму. Ночь была облачная,
река — черная; за кормою кипели две серые дорожки, расходясь к невидимым берегам; между этих дорожек тащилась баржа. То справа, то слева являются красные пятна
огней и, ничего не ответив, исчезают за неожиданными поворотами берега; после них становится еще более темно и обидно.
Приятно слышать последние вздохи жизни, но после каждого удара колокола становится тише, тишина разливается, как
река по лугам, все топит, скрывает. Душа плавает в бескрайней, бездонной пустоте и гаснет, подобно
огню спички во тьме, растворяясь бесследно среди океана этой пустоты, где живут, сверкая, только недосягаемые звезды, а все на земле исчезло, ненужно и мертво.
Из-за них едва можно было разглядеть
реку, сливавшуюся с заливом в одно серебристое сияние, в котором утопали и из которого виднелись опять
огни пароходов.
Затем под поездом загудел мост, опять появились далекие
огни над
рекой, но теперь они взбирались все выше, подбегали все ближе, заглядывая в вагон вплотную и быстро исчезая назади.
Это было уже следующей ночью, и на другом берегу
реки на огромном расстоянии разлегся город и тихо пламенел и сверкал синими, белыми, желтыми
огнями.
Кожемякин, вздохнув, молча отвернулся в сторону. С горы тянул вечерний ветер; ударили ко всенощной, строгий звон поплыл за
реку, в синий лес, а там верхушки елей, вычеканенные в небе, уже осветились красным
огнём.